Неточные совпадения
Поэта образы живые
Высокий комик в плоть облек…
Вот отчего теперь впервые
По всем бежит единый ток.
Вот отчего театра зала
От верху до низу одним
Душевным, искренним, родным
Восторгом вся
затрепетала.
Любим Торцов пред ней живой
Стоит с поднятой головой,
Бурнус напялив обветшалый,
С растрепанною бородой,
Несчастный, пьяный, исхудалый,
Но с русской, чистою
душой.
Лаврецкий
затрепетал весь и бросился вон; он почувствовал, что в это мгновенье он был в состоянии истерзать ее, избить ее до полусмерти, по-мужицки,
задушить ее своими руками.
Зато случается порой
Иной в нас демон поселится,
Тогда восторг живой струей
Насильно в
душу протеснится…
И
затрепещет сладко грудь…
и т. д.
На третий, на четвертый день то же. А надежда все влекла ее на берег: чуть вдали покажется лодка или мелькнут по берегу две человеческие тени, она
затрепещет и изнеможет под бременем радостного ожидания. Но когда увидит, что в лодке не они, что тени не их, она опустит уныло голову на грудь, отчаяние сильнее наляжет на
душу… Через минуту опять коварная надежда шепчет ей утешительный предлог промедления — и сердце опять забьется ожиданием. А Александр медлил, как будто нарочно.
Слова Томского были не что иное, как мазурочная болтовня, но они глубоко заронились в
душу молодой мечтательницы. Портрет, набросанный Томским, сходствовал с изображением, составленным ею самою, и, благодаря новейшим романам, это уже пошлое лицо пугало и пленяло ее воображение. Она сидела, сложа крестом голые руки, наклонив на открытую грудь голову, еще убранную цветами… Вдруг дверь отворилась, и Германн вошел. Она
затрепетала…
Если девичье сердце
затрепещет первою любовью в ранней молодости, чистую
душу ее она возведет до блаженства…
Что это? Какое чудо случилось на наших глазах? Ведь мы присутствовали сейчас всего только при родах женщины — при чем-то самом низменном, обыденном и голобезобразном! Это — неприличие, это — стыд. От чистых детей это нужно скрывать за аистами и капустными листами. Но коснулась темной обыденности живая жизнь — и вся она
затрепетала от избытка света; и грубый, кровавый, оскорбительно-животный акт преобразился в потрясающее
душу мировое таинство.
Но со злобою я чую: захочет он, слепой мой владыка, и опять
затрепещет душа страстно-горячею жаждою, и опять увижу я освещающую мир тайну в том, от чего сейчас в
душе только гадливый трепет.
Я почувствовал — она здесь. Подползла откуда-то — унылая, тусклая, — обвилась, сунула нос в мою
душу и нюхает. Она не собиралась сейчас взять меня, только приползла взглянуть на будущую добычу. И все внутри
затрепетало в понятой вдруг обреченности своей на уничтожение.
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы толпы. — Не стало тебя, судии, голоса, вождя
души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливчатого, что мирил, судил нас, вливал мужество в сердца и славил Новгород великим, сильным, могучим во все концы земли русской и иноземной. Еще хоть бы разочек
затрепетало сердце, слушая тебя, и замерло, онемело, как и ты теперь.
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы толпы: — Не стало, тебя, судии, голоса, вождя,
души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливистого, что мирил и судил нас, вливал мужество в сердца и славил Новгород великий, сильный и могучий во все концы земли русской и иноземной. Еще бы раз
затрепетало сердце, слушая тебя, и замерло бы, онемело, как и ты теперь.